Щелк. Щелк. Щелк. Стоя у плиты, Фрэнсис Скалли, ученик средней лондонской школы, раз за разом поворачивает вентиль и щелкает спусковым крючком, подающим искру к конфорке. Пламя, нежно оную обнимающее, отражается в его глазах, и он неотрывно смотрит, ловя легкие ожоги сетчатки. С самого утра все было как-то не так. Опоздание в школу, порванный портфель, а теперь…Он поднялся в квартиру Джерри четверть часа назад, и еще за полчаса до этого видел его. Пожар. Обычная лондонская улица, грязная, кривая, поэтичная. Крохотное кафе, охваченное пламенем. Жар на щеках, горячие веки, достигающие ушей вопли паники. Сирены. Суета. Прямо как тогда.
Погрузивший себя в автобус Фрэнсис Скалли уже не был тем самым Фрэнсисом Скалли, что вчера сдавленно улыбался соседке мистера Спаркса. Несчастный осиротевший в неполные пятнадцать ребенок как идентификация остался там, возле кафе. На его место заступил серый туман, застилающий уставший разум. Постепенно рассеивающийся туман. Щелк. Он должен нарезать томаты в паэлью. Вместо этого он стоит, щуря осоловевшие глаза, будто мог разглядеть что-то в маленьком пламени, занявшем все три конфорки. Опускаясь на корточки, он открывает духовку и снова щелкает переключателем. Выбитая искра зажигает новый огненный круг. Пахнет газом. Картинка перед его глазами показывает духовку, но другую – ту, на которой он готовил чаще. Это его дом. Его рука тянется куда-то за плиту, и он неловко режется об отогнутый край обшивки – так вот откуда этот шрам. Что это за провод? Что происходит? Что это за провод, Фрэнсис? Что это за провод?
Его руки охвачены пламенем, и он непонимающе смотрит на них. Оно похоже на тот странный огонь, который два месяца назад произвел Джерри, когда истекал кровью. Это Джерри его поджег? Поджег его руки? В каком-то замедленном режиме Фрэнсис понимает – его руки не в огне. Его руки были в огне. Тогда. Двадцатого января. Но…но подождите…но…
Фрэнсис срывается с места, как одержимый, спотыкаясь о порожки, ботинки, собственные ноги, и бежит торопливо к ванной комнате. Врываясь туда, он дергает вентиль и сует трясущиеся руки под ледяную воду. Его руки были в огне. Когда он пытается восстановить картинку, он видит это: как дотрагивается до липкой кухонной конторки. Его полный агонии крик пронзает ванную, квартиру, дом и весь этот чертов город, и он кричит, сам не понимая, почему. Пытаясь достать телефон, он срывает ноготь, но боль не приводит его в себя. Джерри. Где Джерри?
- Джерри. Джерри, это я. Это был я, - он что-то лепечет, потерянно осматриваясь, а после закрывает лицо окровавленными руками и обессиленно съезжает на пол. Его вой, глубокий и полный боли, переходит в тихий скулеж. Он дрожит и беспомощно хватает губами воздух. Это был он. Он поджег свой дом.
Почему? Аптечка падает, притянутая им с полочки у раковины, теряя на лету таблетки, шприцы и ненавистные Фрэнсису шовники. Он ищет что-нибудь – что угодно: скальпели, лезвия, ножницы. Что угодно, что можно воткнуть себе в горло.

В какой момент все сломалось? Он был обычным ребенком, сложным подростком, как добрая половина Лондона, ходил в школу, думал менять потенциальную профессию с инженера на врача, раз уж его швы так хорошо прижились. Играл в видеоигры и мыл посуду по нечетным числам в доме. Иногда ночевал у друзей (и плевать, что одному под сорок, а второй шиншилла). Когда что-то успело развернуть его на сто восемьдесят градусов, превратив в какого-то психопата из ужастиков? Зачем ему было…
- Это был я, - как заведенный повторял Фрэнсис. Его кулаки намертво сжали рубашку невесть откуда взявшегося Джерри. Он не вполне осознал, куда делись лезвия и еще бог знает что, вывалившееся из аптечки. Ничего острого? Ему нужны таблетки. Веревка или простынь. Что угодно. Ноги не идут, и его практически тащат, а он беспомощно дергает ими, пытаясь найти опору. Иронично – прямо как в прошлый раз, только со сменой ролей. Даже на тот же диван. Фрэнсис смаргивает слезы, потеряно осматриваясь. Перед его глазами, словно галлюцинации, всплывают какие-то подробности, которых он знать не хочет – они еще больше уверяют его в правильности его вывода. Это он сжег свой дом. Он…монстр?
- Джерри, - он говорит так, будто сохраняет ясный рассудок, но это не так. Его колотит от страха и боли, и осознания того, что он собственными руками черт возьми сделал. Заживо. Сжег. Троих людей. Закрыл их в настоящем аду, подвергая ужасным мукам перед тем, как окончательно уйти из жизни. – Джерри, нет. Я должен с этим покончить. Это был я.
Прилив страха окончился, пришла очередь отчаяния. Сжав зубы, Фрэнсис заныл и с силой ударился лбом о кулаки. Точно от спазма, он согнулся, запуская пальцы в волосы и сдавливая их до побеления кистей. Глубоко дышать, глубоко дышать и не видеть этого чертового огня, не чувствовать жара, не думать ни о чем. Провал.
- Джерри, - его вдруг будто осенило, и он вцепился в руку Джеральда, поднимая лицо и укладывая ее себе на шею. Надавил, сжимая его пальцы на своей шее. – Джерри. Я сжег его. Это слишком. Просто…покончим со всем этим.
Горячие капли по щекам, соленый пот, чертов тремор, повышающий температуру. Распухший заложенный нос лишает его возможности слышать запах Джерри, а вот преследующий его запах газа он отчетливо ощущает. Почему так жарко? Почему он сделал это? Разве он из тех, кто может сотворить подобное?

Фрэнсис тяжело тянет носом, и теперь, кажется, слышит запах этого одеколона. О, Джерри душится слишком сильно по мнению Фрэнсиса, который не душится вообще. Ему жарко, но он рефлекторно кутается в предложенный пиджак. Еще пара лет, и он перестанет утопать в нем. Перестал бы. Навязчивая мысль окончить страдания одним рывком не оставляет его.
Он поднимает глаза. Влажные, они отражают в себе Джеральда. Не огонь. Фрэнсис пытается вдохнуть поглубже, но закашливается и неуклюже вытирает нос рукавом. Он еще не совсем в себе, слишком мало времени прошло. Он даже не вполне понимает, как ему выразить то, что он увидел. Привычка для всего относительно отдаленного использовать магию имеет свои минусы: привыкая видеть образы, ты теряешь описательный навык.
- Я…поджег свой дом. И, - его губы искривляются, и он поджимает их, судорожно втягивая воздух через зубы. – И свою семью тоже. Я это видел.
Соматически вступает в спину, и Фрэнсис дергается. Джерри говорит ему что-то о причинах, и господи, какие могут быть причины для того, чтобы убить свою семью? Если он не чертов псих, не монстр, которым детишек запугивают с малолетства, чтобы не говорили с незнакомцами? Ему нужно говорить с Джеральдом, ему нужно объяснить, что он видел, но он смотрит на свои руки, которые отчаянно хочет вскрыть, и беззвучно вздрагивает в немых рыданиях. Весь его смысл…просто рассеялся. Мир разделился на две части, и теперь Фрэнсис существовал будто отдельно от себя прежнего. Его тело было здесь, на диване в доме, хозяин которого по доброте его приютил, но разум застрял там, в огне, продолжая вершить страшные вещи.
- Я видел. Огонь. Сегодня, и я вспомнил. Мои руки были в огне, и я поджигал дом. Вот откуда мои ожоги, Джерри. Вот откуда шрам. Я был внутри, когда поджигал дом, - его голос постепенно пропадает, и он сухо сглатывает, чтобы вернуть его назад. – Я не умею колдовать так, как остальные или…как ты. Как я…мог?
Он содрогнулся от подступающей слезами жалости к себе. Такой взрослый, он окончательно потерялся и теперь мог только капать слезами на собственные колени и глядеть в печали на Шиву, устроившегося у его ноги. Значит…он и этот дом может сжечь, верно? От мысли об этом он вновь едва не задохнулся.
- Г-говорил. Я всегда забегаю к ним перед сном. Что ты…Я не понимаю, - он уже рассказывал об этом. Тысячу раз рассказывал в Ковене, Эвану, в полиции. Казалось, весь мир уже посекундно знает его передвижения в тот проклятый день.

Фрэнсис сильнее. Он выше всего этого. Но он ничего об этом не знает. С головой его накрывает горем, и все эти иллюзии болей от позвоночника ползут по мышцам, будто обнимая его со спины, чтобы сдавить хлипкие ребра. Он почти не может дышать, потому что давится рыданиями, не в состоянии контролировать работу своего мозга. Тяжелая голова, неповоротливые движения, скрюченные пальцы, осторожно обнимающие пушистый комочек на коленях. Маленькая жизнь, которую он тоже может забрать, потому что…кто он? Что он такое? Почему? Вместе с носом у Фрэнсиса закладывает уши, и он хуже слышит, как очередной приступ рыданий вырывается из его горла. Стискивая зубы, он наугад тычется лбом в плечо Джерри, как слепой котенок. Тот может ощущать под руками воплощенное безостановочное дрожание, в которое превратился Фрэнсис Скалли. Он чувствует горький привкус одеколона на языке, его пальцы зарываются в мягкую шерсть, нащупывая крошечное тельце зверька. Жарко. Пот противно ползет по спине под ненавистной школьной рубашкой и уродливым свитером с какой-то рок-группой. Он обычный британский школьник, самый среднестатистический ребенок из всех, каких вы встретите на улице. Он не мог сделать что-то подобное, или…не мог без причины. Если он сможет выяснить, то может, ему не нужно будет…Он не должен будет кончать с собой?
Должен.
Это отчетливое знание, ударившее в голову, заставляет его криво дернуться из объятий Джеральда, но против его хватки он ничего не может сделать.
- Боже, Джерри, просто отпусти, - первым осмысленным предложением он просит позволить ему умереть. Джеральд ни за что его не послушает – только не в этом, и он мучительно изгибает брови и сокрушенно выдыхает, сразу же шмыгая опухшим носом. – Я был там…около девяти или вроде того. Я не…Джерри, отпусти.
Он неловко пихает Джерри в грудь. Устроившийся Шива щекочет длинными усами его руку, а он только и думает о том, чтобы пустить себе кровь. Во что он превратился?
- Я говорил с Миной. Что-то об…акулах, кажется. Да, я помню, она говорила про неразборчивость тигровых акул. Они крайне неразборчивы в еде, и даже могут ловить и выедать черепах из панцирей, - Фрэнсис почему-то коротко смеется и вновь начинает трястись, сжимаясь в комок сплошного ужаса. – У меня должно быть записано в б-блокноте. Кажется, она сказала что-то про каннибализм, и мы начали обсуждать его.  Вроде, Гибсон сказал про какие-то племена. А потом пришла бабуля и сказала, что стыдно задерживать меня в такое время, потому что мне завтра в школу. Кажется, ей просто не нравятся истории Гибсона.
Фрэнсис улыбнулся, думая о бабушке – после того, как он переехал к Джерри, они стали видеться реже.
- Больше ничего не помню. Кажется, я поехал на юг, потом остановился, потому что за мной бежали крысы. Ну, те, которые…- он осекся: Джерри о его погонях за крысами с Линн не знал. – Я, в общем, кормил их. И потом поторчал немного  у витрины книжного магазина, но так и не увидел, чтобы новый том Миротворца вышел. А потом поехал домой. Джерри, ты же знаешь об этом. Все было как обычно. Бабушка опять шутила про…
Фрэнсиса будто молнией ударило, пронзило от макушки до кончиков пальцев, и он часто задышал, пытаясь спрятать куда-нибудь горящее лицо. Бабушка сказала ему сжечь дом.
- Нет, нет-нет-нет, нет, - мечась по дивану, Фрэнсис побеспокоил Шиву и, сморгнув новый поток слез, принялся извиняться перед ним, поглаживая по пушистой шкурке. Нашел время.

You are a brick tied to me that's dragging me down
Strike a match and I'll burn you to the ground

Пистолет не виноват в том, что из него выстрелили. Фрэнсис замер, почти не дыша, больше не пытаясь биться и упираться. Его голова закружилась вдруг с такой резкостью, что он едва успел сглотнуть очередной поднявшийся из желудка приступ тошноты. Его будто облили чем-то черным и липким, и он мелко затрясся, бессмысленно глядя куда-то перед собой. Что-то разрушилось в нем окончательно и бесповоротно. Его использовали? Его…тело отняли у него. Он обмяк, щекой прикладываясь к подставленному плечу, разражаясь новой порцией немых рыданий, тщетно пытаясь увести мысли из порочного круга. Его. Тело. Больше. Не его. Кто-то или что-то было сильнее, оно подавило его волю, сломало его, и двигало его руками, убивая то, что составляло его привычную жизнь. Этой жизни больше не осталось.
Фрэнсис не знал, куда шел. Он просто жил, опираясь на шаткие ориентиры в лице «просветленных» родителей, размеренно двигаясь до какой-то финальной точки. Он закончит в школу, потому что так надо. Поступит в институт, потому что так надо. Затем окончит его, и…что потом? Перед его шагами образовывалась черная дыра, которую было нечем заполнить: пока его сверстники начинали стремиться к чему-то большему, чем тыкание клавиш на джойстике, он с привычным спокойствием двигался навстречу смерти. А потом он встретил Джерри. Джерри, который был значительно старше, чем Фрэнсис видел себя в будущем. Джерри, который нашел свое место в этом мире. Он стал первым настоящим стартом: такие странные, безумные люди, как они двое, заслуживают того, чтобы жить среди других.
Теперь все это летело в бездну.
Фрэнсис ощущал, что он перестает быть Фрэнсисом. Где та грань, что отделяет его от всего остального, что есть в этом мире? Раньше это было тело. Теперь оно ему больше не принадлежит.
- Мэт? – Фрэнсис зашевелился. Он испытал острое желание помыться, смыв с себя это липкое ощущение, будто он сплошь состоял из смолы. Нужно сосредоточиться. Вызвать Мэт. Она была той, к кому он привык даже слишком быстро: они поладили почти с первой встречи, и в последние недели Фрэнсис порой обращался к ней и без Джерри. Просто чтобы поболтать. У нее всегда находилась шутка-другая, а еще она кое-что понимала в тех вещах, которые ему…ох, не стоит об этом. Фрэнсис поднял руки, демонстрируя Джерри, что он ничего не собирается с собой делать – ему просто нужна доска – и двинулся вперед, поднимаясь с дивана. Когда ноги ощутили твердую опору, он вдруг понял, что нет – идти один он не хочет, и потому сжал руку Джерри в своей. Доска, привычно брошенная в коридоре, вскоре оказалась уложенной на пол, а Фрэнсис присел на колени и склонился над ней. Ничего не шло в голову.
- Oh, Canada, - он почти засмеялся, отчего пересохшие губы едва не треснули. Впрочем, было не так важно, что именно он будет петь – заклинание работало.
- Мэт? – его голос дрожал, и ему отчего-то стало стыдно за себя. Ему казалось, что он должен быть сильным, но он просто не мог избавиться от отвратительного ощущения, будто что-то чужеродное непрерывно касается его. – Мэт.
Указатель дрогнул и медленно пополз вверх.
«Ч-Т-О-У-В-А-С-Д-У-Р-А-Л-Е-Е-В-С-Т-Р-Я-С-Л-О-С-Ь».
Фрэнсис тихо усмехнулся и удержал рвущийся наружу приступ рыданий.
«П-О-Ч-Е-М-У-В-Ы-Д-О-М-Д-О-М-Д-О-М».
Ощетинившись, Шива вдруг зашипел и ринулся на диван, а оттуда на пол, пристраиваясь у ноги Фрэнсиса. Окончательно потерявшись, Фрэнсис открыл было рот, чтобы перечитать заклинание, но вдруг понял, что не может. На его правом глазу будто наросла серая пелена, которую он тщетно пытался сморгнуть.
«Д-О-М-Д-О-М-Д-О-М-С-О-Ж-Г-И-Е-Г-О-П-Р-О-С-Т-О-С-О-Ж-Г-И-Е-Г-О».
Яркой вспышкой перед глазами Фрэнсиса пронеслась точно такая же картина: его доска, прикованная к стене, и вертящийся указатель, издающий мерзкий пронзительный шорох. Дернувшись, он отпрянул от доски, вскакивая на непослушные ноги. Указатель продолжал бешено крутиться. Голова потяжелела, а правый глаз окончательно ослеп. Испуганный, Фрэнсис попытался сопротивляться, и кору мозга вновь пронзило острой болью, будто в его череп раскаленный свинец заливался через глаз. Он был истощен постоянным страхом и горем, разрушен и потерян, и потому сдался быстрее. Когда он поднял лицо, картинка вновь раздвоилась. Его правый глаз полностью заволокло беспроглядным черным.
Самая обычная картина, которую он видел левым глазом, разбавилась серым от правого. Нечто черное исходило от доски, и расползалось как неосязаемые щупальца. Черная неотражающая масса забила собой дверной проем. Джерри, стоявший напротив, также «фонил» проклятым черным. В какой-то момент от его головы отделилась еще одна; склонившись, она, черноглазая, одними губами сказала «Привет».
- Ты не…- Фрэнсис содрогнулся и застонал. Он наконец заметил, что от его рук начал подниматься чернеющий дым.

We can stand tall enough to fight and never fall
We can be legends after all

Фрэнсис потерян, он окутан сплошным огнем самой разной природы, с мучительным ужасом ожидая, когда вспыхнут его собственные руки, объятый светлым пламенем, коротко обжигающе лижущим его, точно ласкающийся зверек, ощущая почти физически горящие пламенем конфорки в кухне. Слишком много огня, его слишком много. Дрожащей ладонью он накрывает правую сторону лица, и огонь стихает. Он дружественный, Фрэнсис явственно ощущает это. От него идет такое осторожное тепло, а еще он вновь щекочет опухший нос тем особым запахом. Джерри перестает раздваиваться, но то, что Фрэнсис уже увидел, все еще озадачивает его. Его трясет, и он тщетно пытается смахнуть дым с собственной кожи. Он выглядит так, будто стоит произнести лишь слово, и бушующее под кожей пламя прорвет кожу и выплеснется лавой на все вокруг. Фрэнсису просто слишком страшно.
Рядом с ним вдруг оказывается Джерри. Тот самый Джерри, настоящий. Фрэнсис поднимает глаза, оторопело глядит на него, рефлекторно цепляясь за его руку как за островок спасения. Тот держит его за плечи и смотрит – уверенно. Откуда это в нем? Бледный как смерть, нависающий над ним Джерри, едва стоящий на ногах. Они оба практически пусты, их ресурсы исчерпаны, и сил не хватает даже на то, чтобы полноценно дышать. Но этот уверенный взгляд заражает Фрэнсиса. Охватившая его тело крупная дрожь прекращается, он выпрямляется и вытягивается, привычно прищуривая глаза. У него болит все, что только может болеть, и он чувствует, что его разум лежит в руинах, но этой твари его не сломить.
- Гори, - говорит он тихо. Пища, Шива пытается скрыться где-то между его ботинок. Фрэнсис выдыхает и решительно хватает его преследователя за шкирку. Шипя и извиваясь, черная крыса пытается вонзить в него зубы. – Пусть все сгорит.
Магии Бездны не нужны ритуалы. Не нужно пение. Он больше не кричит. Ему нечего терять, во всяком случае, он так ощущает себя. Он – просто черная дыра, и он изрыгает ярость. Пламя вырывается из-под кожи, обжигая и самого Фрэнсиса, и крысу, вынуждая ее буквально плавиться, капая на пол смолью. Его руки в огне, и он испытывает непреодолимое желание дотронуться до чего-нибудь, чтобы уничтожить огнем. Но – рядом Джерри. Фрэнсис смотрит на него; его горящая рука – левая, более слабая – дотрагивается до него. Не обжигает. Смоляное пятно вспыхивает, и огонь стремительно распространяется, захватывая доску, а затем ползет по паркету.
- Пусть горит, - подхваченное Словом, пламя ринулось в разные стороны, будто взорвавшись; захватив диван, оно поползло по стенам, не оставляя ни единого следа на тех предметах, что должны были обратиться в угли. Ничто не страдало. Кроме крыс. Появившись из ниоткуда, будто всегда ходили внутри стен, они бросились прочь, но огонь настигал их раньше. Плавясь и расплываясь, они собирались в единое черное пятно, горящее и растворяющееся в черном дыме без какого-либо запаха. Стремительно пробежавшись по стенам, огонь стих, но крысы, чья шерсть поднялась сплошным пламенем, разбегались за пределы квартиры и дома, взрывной волной заражая друг друга ярким магическим пламенем. Весь Лондон на какое-то мгновение высветился пламенной рекой, обозначился мучительным писком.
Фрэнсис, тихо скуля, осел на пол и завалился на бок. Его глаза впали, посерела кожа, и все его тело накрыло каким-то инфернальным холодом. Слипались глаза. На руках до самого локтя вздулись новые волдыри. Нетронутые пламенем часы медленно отсчитывали наступление вечера. Силы почти полностью покинули Фрэнсиса.

Он открывает глаза, когда под ним оказывается что-то мягкое. Он не помнит, как добрался сюда, видит только спину Джерри, скрывающуюся в дверном проеме. Приятный запах царит в этой комнате, он ассоциируется с защитой, а еще с лишними банками пива по пятницам. Здесь темно, но Фрэнсис помнит, что не потянулся до пыли на верхних полках, а еще не разобрал творческий беспорядок на тумбе. Последние черты холостяцкой квартиры остались в этом кусочке личного пространства. С трудом перевернувшись на бок, Фрэнсис не глядя подгреб к себе подушку Джерри и обхватил ее руками. Уткнулся носом. Поджал ноги, сгруппировываясь, как перед мощным ударом. Все его тело ломит, особенно бедренные и коленные суставы, пальцы колет, будто заледеневшие, а голова тут же ловит вертолеты, стоит разлепить тяжелые веки.
Он слышит шаги и вздрагивает, но после его уши убеждают его, что эта поступь ему хорошо знакома. Джерри подает голос, но Фрэнсис не хочет шевелиться, он хочет просто раствориться в воздухе и впитаться в одеяла, стать неживым, лишь бы эти мучения наконец кончились: единственная причина того, что его срыв останавливается, заключается в том, что он просто нечеловечески устал.
Он все же приподнимается и садится на кровати, давя в себе позывы к рвоте. Черт, почему всегда тошнота? Уж лучше боль. Джерри что-то делает с его одеждой, и Фрэнсис вяло сопротивляется, сам не зная зачем – возможно, вредность пустила в нем слишком глубокие корни. Прикосновения к волдырям отзываются жжением и болью, и он пытается отдернуть руки. Была бы третья степень, так не болело бы. Может, это было бы лучше. Ему велено не двигать руками, но он сжимает пальцы на майке, подтягивая ее к голове и прижимаясь щекой к пахнущей Джерри ткани. Его глаза все время закрыты.
- Я поджег? – у него не получается задрожать, но он отчетливо понимает, что внутри него нечто впадает в настоящую панику от одного сочетания этих слов. А еще нечто – ликует, и это пугает его еще больше. Он наконец глубоко вдыхает и вымученно смотрит на Джеральда.
- Н-нет, я не…не хочу есть, - от одного вида еды Фрэнсиса воротит, и он неприятно икает, а после отворачивается. Мазь почти перестает жечь, и теперь блестящей коркой стягивает его кожу. Как он вообще умудряется чувствовать это через сплошную ноющую боль? Его мозг также с трудом его слушается, но в конечном итоге для него открывается ответ одной головоломки.
- Он ведь не всегда был с тобой? Этот человек, который…- который что, Фрэнсис? Он сам не может объяснить то, что видел – просто лицо Джеральда с несвойственной ему ухмылкой. Это как если бы кто-то надел маску Джерри. Может быть, это и вовсе было галлюцинацией? Но тогда…почему-то теперь он отчетливо вспомнил, что считал поведение Джерри в последние недели немного странным. И тот случай…Что за ощущение вторжения, объяснение которому он так и не нашел? Ох, слишком много всего для одного ребенка.