To The West of London |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » To The West of London » Завершённое » [16.02.2018] You can't fix this
You can't fix this
You can't fix this, you lost a friend
Hearts breaking, right and left
Никто и не рассчитывал на то, что прыжок в Бездну дастся легко. Но никто не рассчитывал на то, что это будет настолько дорого стоить - во всех смыслах.
who
Этьен де Труа, Кирилл Достоевский.where
Частная клиника Лондона. Очень частная.
Отредактировано Kirill Dostoevsky (2018-03-22 01:26:03)
Размеренная жизнь месье де Труа треснула и развалилась на тысячу осколков об русский ходячий артефакт. Этьен всегда знал, что с этим странным народом связываться - себе дороже и так оно и вышло. Русская мафия была одной из самых проблемных, а русские молодые ученые, похоже, были самыми безумными.
Конечно, после прыжка его пришлось оставить у себя. Разложить диван, подложить подушки, приставить Ома и нажраться гонконгского чая до икоты. В ночи де Труа сидел на кухне, гипнотизируя чашку с варевом и прислушиваясь к своему состоянию. Этот прыжок в Бездну не был похож ни на один до. Возможно, из-за того, что в этот раз у него была кампания? Этьен поморщился, рассматривая чаинки в кружке. У него была масса предположений, но больше всего его волновало, что, пока Достоевский спал мертвым сном, де Труа чувствовал себя не плохо, но стоило Кириллу очнуться и начинать издавать звуки - в голове тут начинало шуметь, а в глазах темнело. Телепузики и видения из прыжка подводили де Труа к неприятной мысли и он бесшумно подошел к Достоевскому, нависая над ним и внимательно рассматривая молодое лицо. Он не собирался быть всю жизнь связанным с каким-то русским психом. Это отличная шутка имени Бездны, но...
Тонкие пальцы сжали в руках подушку. Никакой магии - он сейчас не в состоянии даже котенку Словом шею свернуть. Де Труа хмыкнул и подушка скрыла лицо Кирилла, а француз надавил на нее, тихо и спокойно придушивая незваного гостя.
Он всегда был против обязательств и Ома под рукой ему хватало. А опасные связи нужно отсекать.
Это была, наверное, одна из лучших ночей в его жизни.
Голова похожа на комок пушистой ваты, он не чувствовал ни рук, ни ног, ни жара, ни холода. Боли тоже не было. Кирилл не осознавал ни что он, ни где он.
Плыл по тихим волнам Стикса, слушая бормотание мрачного старца в рубище о том, какой он тяжелый, как неудобно с ним плыть, как некстати он свалился в лодку...
Бормотание почему-то было на французском.
Сознание иногда возвращалось, и тогда Кирилла било крупной дрожью, и противно бухало в груди. Он со свистом втягивал воздух и стонал что-то нечленораздельное, тер глаза руками, пока мир не начинал покрываться багровыми пятнами и не поваливался в темноту.
Течение Стикса круто изменилось.
Достоевский, толком не приходя в себя, задержал дыхание и сдавленно не то пискнул, не то всхлипнул, когда что-то мягкое с силой вдавило его голову в диван. Через подушку он явственно чувствовал нажим рук: одна ладонь легла ему на лицо, перекрывая доступ воздуху, вторая сжала горло...
Никакой суеты.
Кир часто-часто задышал, втягивая остатки горячего воздуха, и вялая судорога выгнула его дугой. Он мелко засучил ногами, пальцами впившись в обивку дивана, будто пытаясь удержаться на этом свете. Сонная артерия отбивала мягкий, длинный пульс.
"Собачий кайф не для слабаков," - гогочет двоюродный брат, резко сжимая горло мелко, по-собачьи дышащего Кирилла.
Он падает и видит войну, видит фашистов, жгущих младенцев, видит дедов, которые воевали, и деды искренне не понимают, какого хрена делает их правнук.
Сердце пропускает удар, затем еще один, и еще, и еще.
Отредактировано Kirill Dostoevsky (2018-03-22 17:13:16)
Все проходит гладко и спокойно, Фоу даже не верится в это. Бандит игнорирует всхлип. Да, француза не преследовали кошмары Бездны так активно, как других несчастных, совершивших прыжок. Казалось, у него и магия была в порядке и со здоровьем все хорошо, просто сказка, а не прыгун. Только личность пересобрана, сложена изначально так, что ни любви, ни тоски, ни жалости, а любое Слово порождало только плохое. Де Труа было на многое плевать. Он скептично относился к розовым соплям, страсти, любви до гроба, ненависти и каким-то идеалам. Почти все человеческое для де Труа было скорее спектаклем, на который он смотрел со стороны и, интереса ради, иногда заходил на сцену, не испытывая никаких взаимных чувств. Бездна оставила ему только любопытство и скуку. Со временем, конечно, он с удивлением стал замечать, что привязывается к некоторым вещам или людям, но привязанность эта рассеивалась тут же, когда обьект переставал его изумлять. Его не смущало ломать чужие жизни и даже капли сочувствия к Достоевскому Фоу не испытывал. Чувства Ома, как бы он не нравился Этьену, его тоже не задевали. Если после обнаружения трупа таец перестанет за ним следовать, это будет не очень приятно, но се ля ви - жить с таким балластом он не собирался.
Всхлипы пора прекратить.
Он склоняется, прислушиваясь к частому дыханию и улыбается, чувствуя судорогу под руками.
- Тшшшш, мон ами, скоро все закончится.
Дергаться бесполезно. В голове почему-то зашумело, но Этьен не обращал на это внимание. Надо перебороть слабость, добить русского и разорвать цепь.
- Не надо было тебя сюда приводить. Ом ошибся, мы не сработаемся.
Пульс заходится под его пальцами в бешенном ритме, а затем сердце пропускает удар. Этьен запоминает это чувство, борясь со слабостью, несмотря ни на что, он ценил красивые моменты и вещи, а смерть Достаевского была прекрасно-тихой.
Еще один пропуск удара. И еще. Этьен улыбается, мысленно поздравляя себя с победой.
А затем Бездна в его крови заставляет его согнуться пополам от боли, буквально рухнуть на русского. Фоу впивается ногтями в чертово тело, шипит, чувствуя, как сверхбыстро раскручивается маятник боли. Ноги онемели, сердце колотилось, кажется, за двоих, и Фоу остро почувствовал, что сейчас проблемы с сердцем будут у него. В голубых глазах отразился ужас и непонятно, чего он больше боялся: смерти или навсегда быть повязанным с русским.
Не получилось. Не разорвал. Еще один пропущенный удар приходится на размышления о том, стоит ли пытаться выкарабкаться вообще, но затем де Труа кое-как привстает, сбрасывает подушку, задирает чертову майку и дрожащими пальцами отмеривает расстояние, сжимает пальцы в кулак и бькт ребром в грудь. Не то чтобы он часто делал прекардиальный удар, но, вдруг сработает?
Холод медленно полз по ногам, пальцы Этьена немели и он снова осел на русского, мечтая, чтобы все это уже закончилось. Ругаясь на французском сквозь сжатые зубы бандит нашаривает в кармане телефон, набирая короткий номер.
Всегда полезно иметь страховку. Вдвойне полезно знать хорошую частную клинику, в которой вместо лишних вопросов выставят лишний счет. Стоит это удовольствие немалых денег, но Достовскому выпал счастливый билет полечиться с комфортом нахаляву, если они доживут до приезда скорой.
Отредактировано Etienne de Troyes (2018-03-23 12:21:08)
В груди его была зияющая дыра - кажется, можно руку просунуть и помахать людям, оставшимся на берегу.
Он уплывает далеко, и билет его в один конец.
"Тебе здесь не рады!"
"Последний раз предупреждаю..."
Удар сотряс грудную клетку Кирилла, зазвенела металлическая мишура на шее, и сердце, тяжело охнув, сжалось. И разжалось - неровно, неохотно.
Сонная артерия качнулась под кожей.
Достоевский неосмысленным, с поволокой взглядом уперся в лицо Фоу. Звуки доходят до него как через толщу воды. Французу, кажется, тоже не очень, он что-то говорит по телефону, шипит сквозь зубы и кривится...
Бьет Кирилла головой об стол.
Вышибает землю из-под ног.
Призывает Бездну в количествах, несовместимых с жизнью.
Треплет Ома, как собаку.
Наваливается на него, как неудовлетворенный любовник, шаря по груди ледяными руками.
Кирилл, хрипло выдохнув, смачно плюнул в Фоу розоватой пеной и уронил голову на подушку.
Вспышка фонарика обжигает. Глаза, просвечиваемые сквозь линзы, выглядят странно... подернутые пеленой, будто принадлежат тухлому марлину. Кажется, они едут куда-то, или уже приехали: слишком ярко. В горле Достоевского - лидокаиновая горечь.
Теплые руки в перчатках поддерживают затылок.
- Гм... глотайте, пожалуйста.
Он глотает, и трубка смешно свистит при дыхании, но жутко мешается. Впрыскивают адреналин. Воздух беспрепятственно течет по интубационной трубке, и ощущение тисков на легких отступает. Кирилл скосил взгляд на Фоу, лежащего рядом, и очень хотел прохрипеть ему, что он его отец, но тиопентал натрия по вене, сделанный ранее, решает по-другому. Монитор отсчитывает неровный, но пульс.
Ему хорошо.
Доктор отнимает кислородную маску от разодранного лица француза, отмечая, что синева на губах стала менее насыщенной. Одноместная палата его была больше похожа на номер отеля, нежели на стандартный больничный ад. Любой каприз за ваши деньги.
- Мсье де Труа, я бы хотел опросить Вас и Вашего... гм... протеже, - он многозначительно повел седыми кустистыми бровями. - Мне бы хотелось понимать, с чем мы имеем дело. Не могли бы Вы подробно рассказать, при каких обстоятельствах произшло... гм... были получены Ваши травмы, употребляли ли Вы что-либо... гм... сильнодействующее в последние двадцать четыре часа... гм... И то же самое про Вашего... гм... спутника. Я думаю, поддерживать интеллектуальную беседу он пока... гм... не может.
- Скорая уже выехала, месье де Труа.. месье, вы слышите меня? Месье?!
Он отшвыривает трубку, сползая с дивана и тяжело дыша, крючась от боли и чувствуя, как его сознание тянет вниз и только боль заставляет не терять связи с реальностью. В какой-то момент обморок пересилил свое.
"Посмотрите на мою кардиограмму - ничего она вам не напоминает? Это график равноускоренного движения и стремиться к нулю его прямая".
Он чувствует, как проваливается в обморок, но в этом полубессознательном состоянии Этьен вдруг начинает бредить. Ему чудится, что он - Достоевский.Он видит сам себя со стороны, невольно отмечая, что выглядит полным психопатом и самоубийцей. Он слышит голос доктора, но не может понять, к кому он обращается. Прямо сейчас ему очень сложно разграничить ощущения и этот невероятный котопес из него и Кирилла был страшнее пережитых в Бездне жизней. О, он только начинает догадываться о том, насколько зло пошутила над ними Бездна. Этьен пытается крикнуть, сказать что-то, но вместо этого во рту привкус ледокаина, а стоит ему посмотреть на свои руки, как внутри все переворачивается от ужаса.
"Взгляните на мою ладонь, линии на ней выходят далеко за очертания. Ладони, они бегут к горизонту, туго стягивая планету мередианами."
Неприятное ощущение от трубки в горле - это его ощущения или Кирилла? Нити из Бездны никуда не делись, они здесь, прошили и обвились вокруг него, словно Фоу марионетка. Де Труа подносит руку к глазам и совершенно точно видит, как тонкая черная нить пршила ладонь насквозь, скрутилась в воздухе и потянулась к Достоевскому.
"Слепите папье-маше из моего мозга, сквозь разводы от клея проступят кляксами мои мысли, трещинами расползуться по скорлупе бумаги грубой".
В этот момент он наконец открывает глаза. Ему всегда нравились эти прекрасно обставленные палаты.
Де Труа слабо поднимает руку, внимательно смотря на нее. Ничего. Никаких нитей. Но эта галлюцинация только наполовину галлюцинация, правда же?
Лицо болит, а из тела словно выжали все соки. Когда доктор подходит к нему, де Труа даже не пытается улыбнуться- слишком больно.
"Сфотографируйте мой похмельный зрачок и,рассмотрев снимок под лупой, вы увидите красные магистрали Ада, его расскаленные печи и трубы".
Но, когда с него сняли маску, первое, что он сказал:
- Двойная ставка.
Двойная ставка за него и русского - это влетит ему в ту еще копеечку, но Этьен не смог разорвать связь с Достоевским, не рискнул умереть сам, а, значит, надо разобраться в том, что они натворили. Для начала неплохо было бы выжить.
- Это мой троюродный племянник.
"Запишите под моей фамилией".
- Ничего сильнодействующего ни он ни я не принимали.
"Только легкие наркотики, док".
- Возможно, на Кирилла кто-то напал и попытался задушить, а он сопротивлялся.
"Я пытался его задушить".
- ...и вполне вероятно, это и послужило причиной приступа с сердцем. А я буквально Волшебным Образом Повязан на самочувствии моего дорогого племянника и болею вместе с ним.
"Я точно знаю, что это, но дело в магии и тебе, док, надо следить за нами обоими".
- Я хочу знать, что с ним. Хочу, чтобы он бегал стометровки и дожил до глубокой старости.
"Вылечи его. Вылечи, что б возьми".
- Куда его определили, кстати?
Фоу смотрел немигая, пока говорил эту короткую речь с настоящим смыслом между строк.
"Нанороботами проникните мне в тело и расспросите молекулы моих ДНК, почему так хочется иногда мне нырнуть в асфальт или пожрать стекла?".
Он все же улыбнулся одним уголком губ и осторожно сел на кровати - менять положение тела казалось чудовищной ошибкой.
Что ж, судьба зла. Ему прийдется узнать этого Достоевского. Ближе, чем хотелось бы. Он не испытывал иллюзий разорвать шутку Бездны потом. С ней тягаться было почти бесполезно, остается только жить.
"Если не ответят те, то, так и быть, проведу вас на заброшенный склад.Своих снов, на край ночи, где вы все поймете, когда увидите этот зависший закат".
Какая дурацкая песня. Прям заела у него в голове, хоть ты тресни.
Вокруг царит настолько ослепительная, сияющая белизна, что Кириллу кажется, будто он оказался в свежекупленном сортире какой-нибудь пафосной итальянской фирмы.
Да, когда-то для него было открытием, что унитазы тоже могут быть пафосными.
А потом он переехал в Москву, а потом в Лондон, начал было знаться со всякими сливками и понял, что золотые клозеты - в буквальном смысле цветочки.
А когда он посетил выставку современного искусства, он вообще знатно прифигел и ходил дня два как в воду опущенный.
Вокруг мельтешение, что-то делают, что-то подключают, отключают, вводят, кружат, кружат - ну точно в унитазе кнопку спуска нажали, ей Богу.
Доктор закидывает ногу на ногу и чуть заискивающе кивает каждому слову де Труа, отмечая что-то на планшете.
- Спасибо за подробный ответ, месье... Гм, игры... точнее... э... эпизоды с асфиксией редко приводят к чему-то хорошему. Я надеюсь, Вы обезопасите своего троюродного племянника от таких нападений, - он многозначительно смотрит на Фоу поверх очков. Не верит ни слову. Но кого это волнует? - Мы на всякий случай проверили Вашего племянника на некоторые... гм... сильнодействующие вещества. Он употреблял амфетамин и марихуану максимум неделю... гм... назад... Я думаю, вчера.
Старик вздыхает и перелистывает лист на планшете.
- Это могло быть причиной сердечного приступа... А могло и не быть. Расскажите мне о его образе жизни, месье. Он не попадает в возрастные... гм... рамки риска, - взгляд мужчины становится внезапно серьезным. - Но у него сердце старше Вашего. Хотя это... гм... пока субъективно. Он в кардиореанимации, я склонен думать, что у него развился синдром Морганьи-Адамса-Стокса.
Учащается, учащается, учащается.
Он - скаковая лошадь, ка-бум, тыгы-дык.
Он - Ван Гог, стреляющий себе в сердце из пистолета, чтобы спугнуть ворон.
Кирилл впивается пальцами в свое ухо и дерет его, пытаясь оторвать. Линия ЭКГ пляшет, и Достоевский ищет ладонью мерзкую трубку, чтобы вырвать ее и сказать всем, как же надоел ему этот перфоманс с унитазами, Ван Гогом и подсолнухами...
Что-то больно колет в бедро, и Кирилл чувствует знакомые волны Стикса.
- С Вами все в порядке? Месье? Месье!!! - доктор подхватывает Фоу и укладывает обратно на кровать, прикладывая к его лицу маску, считает его пульс. Датчики паутиной опутали грудь француза в мгновенье ока, как паук - зазевавшегося мотылька.
Врач пытается всунуть в дрожащие пальцы Кирилла ручку, тычет в него какими-то бумажками, говорит что-то про брадикардию, тахикардию, аритмию...
- ...нам нужно Ваше согласие на хирургическое вмешательство. Мы поставим Вам искусственный водитель ритма, и...
Кирилл, рассерженно хрипя в трубку, качающую кислород, швыряет ручку на пол. Синий пластик разлетается осколками. Достоевский мычит и мотает головой, да так, чтобы этот жест невозможно было истолковать иначе.
Нет. Нет. Никаких киборгов, никаких ограничений, никакого железа в его теле. Никакого киберпанка, не в его смену.
Лучше умереть сразу, чем остаться инвалидом, железным дровосеком с железным сердцем.
- К сожалению, Ваш племянник отказывается от установки ЭКС. Мы... гм... не имеем права, а Вы не ближайший родственник, увы, - доктор поджимает губы и отрицательно качает головой, глядя в лицо месье де Труа. - Я... гм... не думаю, что у него хорошие шансы прожить хотя бы месяц. Но мы сделаем все, что можем, максимально стабилизируем его состояние, и... гм.
Отредактировано Kirill Dostoevsky (2018-03-23 22:36:01)
Ох уже эти улыбки продажных докторов. И безопасно и гаденько, словно сожрал конфету, отобранную у ребенка. Фоу снача не понял фразы врача про асфексию и потому не повел бровью. Но когда до него дошло, чуть не разрвзился болезненным злым смехом.
А Достоевский у нас наркоман во всех смыслах. Фоу хаотично пытается собрать мысли в кучу, но они разбегаются как тараканы, а затем...
У него снова помутнение сознания, он слышит топотчьих-то копыт, бормочит что-то на смеси французсского и русского и вдруг становится так хорошо и Этьен проваливается в сон.
Интересно, будет ли такая реакция на наркотики? У них теперь есть все шансы словить передоз, один на двоих.
Ему снится море и крики чаек, хотя, возможно, это крики доктора.
Он лежит в своей уютной палате и написывает Ому инструкции, паралельно слезно прося не пытаться перебросить в окошко рисоварку и не лезть в гости. По крайней мере, пока Достоевский у врачей. В этот момент чертов доктор прокрался в комнату и пришпилил Этьена к кровати откровением об упертости русского.
В синих глазах отражалось нежное желание убивать.
- Я прогуляюсь по коридору, если вы не против...
Доктор бросил взгляд на показатели и кивнул. В концк-концов, это юыла клиника, в которой очень на многое могли закрыть глаза, а у Этьена была с собой тревожна кнопка на случай приступа. Теперь было необходимо нырнуть в тапочки, схватиться за капельницу и сделать первые шаги.
Боже, он разваливается как дед. Смешнее всего, что это из-за щенка. Хреновая пошла молодежь, не то что раньше.
Фоу ворчит и смотрит на свою ладонь. Чертовому русскому опять плохеет и ответным ударом бьет по нему, но Фоу сосредотачивается, уставившись на ладонь. Вскоре, на грани обморока, он начинает различать тонкую нить, с каждой секундой он становится четче и вот, его кошмар из обморока ожил в реальности. Он видит нить из Бездны, что протянулась через кисть и утекала дальше в коридор. Вцепившись в капельницу, Фоу пополз за ней. Алиса, блин.
Он проходи в палату Кирилла как к себе домой. Несмотря на реанимацию, Этьен подсаживается к спящему Кириллу и нежно погладил его по лбу, добавляя, когда дежурный врач отошел.
- Если ты, чертов мудак, не подпишешь это согласие, клянусь, я сделаю этот месяц твоим кошмаром и в завершение столкну нас в Бездну к твоему Тинки-Винки, прямо ему в морду. Вставай, солнце русской поэзии, а то я вылью на тебя то, что в мочесборнике.
Отредактировано Etienne de Troyes (2018-03-24 00:55:14)
Тень под рукой оживает и скользит ему на ладонь. Кирилл поднес руку к глазам, рассматривая браслет-бирку на запястье.
"Cyril de Troyes". Очень занимательно.
Рука странно зудит, но как только он пытается ее почесать, подскакивает медбрат и мягко, но настойчиво прижимает его руки к матрасу. Никакого членовредительства, у нас теперь даже эпидермис имеет права и чувства. Зуд усиливается, Достоевский возмущенно фыркает, но медперсонал неумолим.
К нему относятся, как к психу. Или как к наркоману. Или как к психованному наркоману, которого недавно пытался задушить сутенер.
Дыхание Кирилла, размеренное и глубокое, оставляет испарину на эндотрахеальной трубке. Он слышит шаркающие шаги и даже отдаленно понимает, кто это может быть, но притворяется спящим.
Достоевский приоткрывает глаза, когда доктор уходит, и кидает на Фоу пристальный взгляд. Зуд в руке прекратился. Фоу смотрит на него нежно-нежно, как адепт карательной психиатрии на узника совести.
Кирилл сдавленно булькнул, пытаясь изобразить смешок. А ведь этот мужик и правда испугался. Только чего?.. Лазеров из глаз у него нет, так что...
Стоп.
А почему они вообще в клинике?
Судя по всему, в частной клинике, стоимость лечения в которой не покроет даже страховка праправнуков Кирилла... Почему Фоу в этих уродских тапочках с заячьей пупочкой? Наверное, после Бездны. А Кирилл ему на что? Благотворительность?..
И к чему так настаивать на операции, которую Достоевский делать, конечно, не будет?
Кирилл нашарил на тумбе рядом с кроватью планшет с согласием. Он долго скрипел маркером по бумаге, явно что-то выписывая, и протянул планшет Фоу.
На весь лист с согласием был красным маркером нарисован член. Схематично. Но подробно. А снизу маленькая ремарка: "Не твое ебаное дело, иди нахуй, я не буду киборгом."
Отредактировано Kirill Dostoevsky (2018-03-24 01:45:36)
Черт, а у этого парня был юмор и характер! Фоу понимал, что в нем нашел Ом, но, к огромному сожалению, мистер Достоевский перешел ему дорогу, стал ему необходим как бьющееся сердечко и просто занял слишком много времени. Хотя, у него сегодня в расписании ничего не было, так что...
- Лаконично. Я унесу его и поставлю на твою могилу через месяц -будет чудесно отражать твой характер. Кстати! Я тоже тебе покажу фокус, очень лаконичный.
Он прикусывакт разодранную губу до крови, чувствуя как легко открывается рана. Этьен не сводит глаз с Кирилла и почти чувствует, как его боль по нитям передается русскому. Так же, как он нашел сюда дорогу, так же, как передавалась ему боль Кирилла.
- Я не собираюсь умирать от Чужой тупости, дорогой племянничек. - Он фыркнул. - Я уже оплатил эту шикарную реанимацию и могу себе позволить поставить в твой мотор нормальный кардиостимулятор. Даже забудешь, что он там есть. Никаких киборгов.
Ему на почитать про этот чертов синдром, который назвал доктор. Насколько твое сердце старше тебя, Кирилл?
- Или есть еще какие-то препятствия? Ты расскажи, а то во мне проснется Даша-Путешественница. Опять. - Фоу склонил на бок голову.
- Или ты отьедешь, а я вслед за тобой
Факир, блять.
Кирилл облизывает губу и следит за Фоу. За его губами. Нет, никаких поцелуев, это все про другое. В венах Достоевского больше седативных и обезболивающих, чем крови, но он все равно чувствует, как саднит распухшая губа. Он дотягивается до пластыря, держащего трубку, и проверяет, не зацепился ли он за что, проверяет, двигается ли трубка, ворочает ее языком...
Медбрат смотрит очень внимательно и, извинившись за беспокойство перед Фоу, все так же раздражающе мягко опускает его руки вниз.
Нет, никакой пластырь не зацепился, ничего не тянет, а губа цела. Кирилл удивленно моргает и склоняет голову на бок, непонимающе уставившись на француза. Хороший фокус. Он тянется и отбирает у Фоу планшет с маркером.
"Ты тупой гов..." - Кирилл возмущенно пыхтит в трубку и закатывает глаза. Очень много писать, очень неудобно, очень лень. Он приложил большой палец и мизинец к уху и кинул планшет вниз, шумом привлекая внимание медбрата.
Тот протянул ему смартфон.
Кирилл, открыв записную книжку, яростно забарабанил по экрану пальцами:
"ты тупой говнары что-ли я по твоему делил ты вообще знаешь что такое каодиочтимулятор ಠoಠ мне ничего нельзя будет делать а если это говно сломается все в гроб нахуй как я буду ездить на метро а если меня в грудь пиздануть ты нормальный нет короче нет нахуй иди лучше сразу отъехать а ты за мной не отсавай <3"
Он протянул Фоу телефон и, сердито фыркнув, упал на подушку. Он устал, набирая сообщение, и обреченно прикрыл глаза от осознания этого факта. Может, все таки... Все-таки не умирать?..
В дверях палаты показался доктор и кивком пригласил Фоу выйти.
- Гм... Месье, я тут подумал, что раз Вам так важно здоровье Вашего... гм... племянника, то... гм... есть один способ... Фактически, он недееспособен, почти все кардиологические пациенты поступают с затяжной депрессией, а еще... гм... амфетамины... За неимением в зоне доступа других близких родственников, я думаю, Вы можете принимать решение.
Доктор перевел взгляд на Кирилла, разглядывая его сквозь стеклянную дверь. Кирилл показал ему фак с локтя.
Что они там обсуждают? Усыпить его хотят, что ли? Давайте-давайте, сукины дети, вставайте в очередь. Достоевский поморщился: шум сердца в ушах стал особенно гулким.
Трубки Кириллу идут. По крайней мере, он восхитительно тих с этой штукой, прям лучше кляпа, такую не сорвешь. Пока Достоевский возмущенно скрипит карандашом, Этьен предается мечтаниям о том, что такой аппарат был бы крайне эффективен в пытках тех, кого нужно не убивать. И страшно и эффектно, только где взять врача, согласно...
Черт, а он дописал, уже через смартфон.
Этьен раздраженно читает сообщение и склоняется совсем близко, смотря на эти нереальные глаза и шипя.
— Да что ты за идиот такой — я протягиваю тебе билет, которого у тебя не должно быть, тебе повезло, а ты...Ты хоть понимаешь, что и без прыжка умер бы от любого удара? Не я добил тебе сердце, Достоевский, но могу растянуть твою жизнь или сократить ее прямо сейчас.
Но тут его позвал доктор. Этьен отходит и опирается о капельницу, выслушивая врача и замирая. Депрессия и недееспособность.
— Я его даю. Чем раньше, тем лучше, ему...тяжело.
Депрессия. Он ненавидит вытаскивать из депрессии, но, видимо, судьба заставит его проявить человечность, какая ирония, Этьен. Де Труа подписывает согласие, печатает на смартфоне и скидывает Достоевскому сообщение через записную книжку. "ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В СЕМЬЮ, ИДИОТ" - и просит медбрата показать телефон. Любой каприз за счет настолько богатого клиента.
Поступил, блин, по блату, из Бездны. Фоу пришлепывает к стеклу бумагу, усмехнувшись и смотря на Достоевского. Форму согласия этот должен был узнать издалека, а длинная с кучей угловатых петелек, подпись Этьена была очевидна.
— Я попрошу помощника привезти его документы...
"Ом, мне нужен паспорт и страховка на Кирилла под моей фамилией.Парню нужна операция, я дал согласие." — Отправить смс.
— И, конечно, компенсирую все расходы.
Нет, Кирилл не отвертится. Если он выживет, то у него жизни не хватит расплатится с де Труа.
Отредактировано Etienne de Troyes (2018-03-25 10:32:28)
"Нет, это ты виноват во всем. Ты призвал Бездну. Я не хотел туда прыгать. Если бы не ты, я был бы жив, и умер бы лет в тридцать от передоза, а не в больничной койке, отсасывая трубке с проглотом. Мне ничего не мешало, пока ты не начал это все. Ничего. В восемнадцать кардиолог говорил, что меня будет мучить одышка и кашель, но я прекрасно справлялся. И после первого, и после второго прыжка. Третий прыжок добил меня. Ты добил меня," - хотел сказать Кирилл, проигрывающий в борьбе со сном.
- Грр-рх, - раздался его полурык-полустон.
Неправда.
Если списывать мучительный ночной кашель на выкуривание пачки "Мальборо" в день, то кажется, что все в порядке. Если списывать одышку и головокружение на нестабильную погоду Лондона и абстинентный синдром, то кажется, что все в порядке.
Если закрыть глаза перед летящей на тебя фурой, то кажется, что дует легкий весенний бриз.
Он смотрит на Фоу, тяжело опирающегося на капельницу, из-под полуприкрытых век. Они связаны, но насколько глубока их связь? Фоу уговаривает его на операцию, значит, опасается худшего. Кирилл про себя отмечает, что ему, при всех очевидных минусах ситуации, неплохо подфартило: лучшего объекта для связи представить было нельзя.
Умудрился дожить до четырех десятков, хоть и маг; судя по всему, состоятелен и очень, очень не хочет умирать.
Свет от экрана смартфона тускло освещает изможденное лицо парня, и он щурится, не замечая, как в катетер вводят еще один препарат. Недовольно морщится письму, и поднимает было руку, чтобы показать Фоу все, что он думает о нем и его "семье", но рука остается на месте, а пальцы мелко дрожат, отбивая по больничной простыне ритм лондонского дождя.
Его вены - мечта наркомана.
Над Кириллом горят огни, но ему все равно холодно. Операционное поле окрашивает мир в синий. Странно тянет грудь слева, будто зацепился за что-то кожей, но не больно, совершенно не больно. Просто тянет под ключицей. В мозгу пульсирует мысль, что он не хочет этого, что ему это не нужно, но пульсирует где-то очень далеко и вяло, будто дыхание человека, накрытого одеялом с головой: жар выдоха чувствуешь, а ткань не двигается.
Свет через синий саван сушит глаза, но закрыть Кирилл их не может, как бы ни пытался. Теплые руки опускают ему веки. Можно не дышать, аппарат ИВЛ делает это за него, и Кирилл перестает.
Кажется, он закрыл глаза на пару минут, а прошли все три часа. Не выспался.
Кирилл облизывает трещину на губе, и никакая трубка ему не мешает. В горле першит, саднит, но кашлять почему-то не хочется. Отсутствие трубки не вызывает в нем ровно никаких эмоций: нет и нет. Эмоций вообще нет, в голове - звенящая пустота.
Слева на груди ощущение груды льда, Кир хочет дотронуться, приподнять простыню, взглянуть, что же там, но обнаруживает на своих запястьях манжеты, привязанные к каркасу кровати. Из измученного горла вырывается удивленное "гха".
Все было точно так, как он и предполагал. Стоило зоркому глазу Фоу заметить, как в капельницу ввели новый препарат, француз тут же подошел к кушетке и махнул доку.
- Я сейчас выключусь, проследите, док, чтобы парень выжил.
И он тоже.
В голове помутнело и Этьен стал оседать, бормоча на французском
- А если он все же помрет - похороны за его счет, еще мне не хвата....
Скат подхватил его своей огромной спиной и потянул по морскому дну. К груди присосалась морская звезда и Этьен морщится, но терпит натяжение, стараясь не думать, да только мысли Достоевского путаются, его тоже, и вот уже в его грудь впил пальцы Жан-Марк.
- Тебя не должно здесь быть.
Это верно. Ни его, ни этой истории. Этьен с громким вздохом просыпается и садится- мокрый, опутанный кучей проводов. Горло саднит, будто это ему делали интубацию.
-Тааааак.
Он снова смотрит на руку. Рассеивает взгляд, находя тонкую нить и идет на поиск палаты. Шаг за шагом, хороший француз.
Русский дышит ровно. Он даже задремал около него, сидя в удобном кресле, пока Кирилл не очнулся.
- Не шевелись, красавчик. - Этьен недовольным взглядом отгоняет врача. Разве не очевидно, что это слишком интимный разговор?
- Тебе сделали серьезную операцию, дыши ровно. И, нет, я не стал тебя слушать. Мой дорогой племянничек стал киборгом.
Фоу прикрыл глаза.
- Послушай, я понимаю, что тебе это все не нравится, мне тоже, но может ты хотя бы попробуешь пожить с кардиостимулятором? Словить передоз я тебе сам помогу, если что, мягко отьедем.
Достоевский закатил глаза. Фоу явно не тот, кого он хотел бы видеть рядом после всего произошедшего.
- А ты не заигрывай со мной, - он шумно прочистил горло и покрутил кистью, дергая вязки на хрустящих липучках. - Чисто случайно не хочешь снять эту херню?..
Кирилл говорит тихо, стараясь не напрягать горло.
- Вообще-то это нарушение прав человека, - хмыкнул он. Голос его, однако, выражает равнодушие.
Кирилл прекрасно знал, что ничего не сможет с этим сделать. Он не пойдет в полицию, не пойдет к юристам, никуда не пойдет. Он не тот, кому стоит попадаться в поле зрения закона. Никто не станет его слушать, он - психопат, осадок на дне общества.
Его слово против слова его воробейшества де Труа и ломанного пенни не стоит.
А если не можешь ничего сделать, постарайся получить удовольствие от ситуации.
- Ты блять че, в лесу родился? - Кир поморщился, как от приступа мигрени. - Это не серьезная операция, ты ваще видел, чего подписываешь? Или раз не тебя касается, можно не читать?
Господи, как чешется нос, почесать бы. Он шумно втягивает воздух и пытается потереться кончиком носа о свое плечо.
- При этой операции даже на наркоз не тратятся. Когда делают добровольно, - поясняет он. - Проще только ногти подстричь. Почему даже я об этом знаю, а ты нет, а, дядя? Охренеть, нэ...
Ну да, бывший младший научный сотрудник-биолог знает о сердце больше, нежели наркодилер. Вот новость-то.
Некоторое время в палате царит молчание, слышен только мерный писк кардиомонитора. Пауза затягивается, и Фоу нарушает тишину.
- Ты не понимаешь, - ответил Кирилл и заерзал в кровати, устраиваясь поудобнее. В груди слева неприятно тянуло. - Мне это не просто не нравится. Меня тошнит от этого. От того, что ты, лягушкоед, втянул меня и пытаешься выползти за мой счет. Ты будешь спокойно жрать колеса и танцевать на шесте вместе со своей гонконгской девкой, а мой потолок - гольф по воскресеньям и вареная брокколи. Не пойдет, бля. Я не готов меняться, ты зря потратился.
Он потянулся в кровати.
- Как думаешь, если один из нас примет ислам, второй обязательно тоже? - Кир пожевал губами, явно над чем-то раздумывая.
Он пропускает выпад про операцию, смиренно склонив голову и усмехнувшись, как бы говоря "да, старый и виноват". Но вот последний пассаж заставил его вздохнуть. Фоу тянется, осторожно отстегивая ему один манжет, предупреждающе смотря. Дернется- его сразу же успокоят врачи. Скользнув пальцами по своему разодранному лицу, Этьен хмыкнул.
- Смотря как посмотреть, Распутин. Это у меня не было проблем со здоровьем.
Голубые глаза внимательно рассматривали Кирилла.
- Это мне теперь молиться, чтобы ты не влез непонятно куда, пока я пью на кухне чай. Я не идиот и понимаю, что не смогу тебя контролировать. Если, конечно, не запереть тебя в дурдоме...-он хитро улыбнулся. Он мог. - Но Ом не даст.
Фоу вздохнул и подался вперед, касаясь рукой лба Достоевского и хмуро смотря на него.
- Давай, наркоман от магии. Нам прийдется научиться жить вместе и я не горю желанием, чтобы ты разваливался. Ты теперь моя проблема. И с исламом я бы не торопился.
Они или раздерут друг друга или научатся жить с этим... а все-таки молчаливый Кирилл был лучше.
Первое, что он делает освобожденной рукой - с остервенением трет чешущийся нос.
Второе - отстегивает левую руку, игнорируя предупреждающий взгляд Фоу. Он понял правила игры, и если нарушит их, то только осознанно.
Третье - нашаривает на прикроватной тумбе клубок цепочек, жетонов, крестов и прочего, и надевает через голову те, что подлиннее. Оставшиеся пытается расстегнуть, но пальцы плохо слушаются, и он оставляет эту затею до лучших времен.
- Огоспадеисусе, не ссы мне в уши, у тебя не могло не быть проблем со здоровьем, - Кирилл оглядел татуированную руку, ища след от катетера. - Ты маг, ты прилично пожил для мага, среди вас здоровых нет, все kalichi.
Кирилл наконец-то дотягивается до левой ключицы. Аккурат под ней, под татуировкой терновой ветви, была небольшая прямоугольная выпуклость с круглым краем. Он пробежался пальцами по стерильной салфетке, прощупывая через нее рельеф шва.
Аккуратно сделали, чтоб их.
За окном вновь начинает накрапывать дождь. Кирилл перебирает цепочки дрожащими руками.
- Говоришь, как моя мама. Я уже ведь стебал твою прическу, нэ? - он хрипло рассмеялся. - В России "принять ислам" значит "умереть", лягушатник. Ну, знаешь, "склеить ласты", "отбросить копыта", "надеть деревянный тулуп" и все такое. Ом точно тебе не родственник? Вы как инкубаторские, - Кир сунул в протянутую к его лбу ладонь оставшиеся цепочки. - На, расстегивай.
А ведь Кир бы мог забрать толику сил у этого мага.
Он обожал рукопожатия.
- Живи, - он повел плечами и скривился от ощущения ссадины на левой ключице, - Кто ж тебе мешает. Только зря стараешься. Ты - маг, маги долго не живут. Я - третий раз спустился в Бездну. По твоей милости. У нас нет шансов.
Достоевский сонно сощурился, глядя в потолок.
Он совершенно не умел в эти человеческие эмоции. Этьен мог их профессионально изображать, ему ничего не стоило включить сейчас сожаление, жалость, заботу, возмущение, да что угодно. Но он не хотел. Во-первых, потому что ему казалось, что Достоевский почувствует, во-вторых, у него было не так много сил, а в-третьих, он уже понимал Насколько влип с Кириллом. Это тебе не партнер, от которого можно избавиться. Не Ом, который был волен уйти, если ему вздумается. Фоу следил за дрожащими пальцами, с ужасом понимая, что, чем больше он смотрит, тем больше дрожат его собственные. Этот возмущенный русский голос уже казался родным, хотя он знает этого Достоевского два дня. Фоу машинально расстегивает цепочки и застегивает их на шее русского. Одна, вторая, третья..да сколько их?! Даже их шелест кажется знакомым и Фоу тихо шепчет дежурному.
- Вон. Я вызову, если что-то случится.
В его глазах темнеют краски, в них - буря, сверкают молнии, смеется Бездна.
- ДОЛБАНННАЯ С$@А!!!! - Рычит Бездне Фоу и со всей психопатической силы бьет ногой стену, сдирает с себя капельницу, пинает ее и не без удовольствия наступает на пакет с лекарством.
- Да плевать мне, сколько живут маги! ПЛЕВАТЬ! - он шипит несколько Слов по-французски и этажом выше в административном зале разлетаются стекла, дождем пролетая мимо их окна. Это будет стоить дорого.
- Начхать на все, понимаешь ты, хренов русский?! Мне восхитительно все равно, я потому и жив, потому и чувствую себя хорошо, что не сопротивляюсь Бездне, никогда, у меня ничего не было, кроме нее.
Фоу смотрит бешенно, разгневанно, но явно не на Кирилла.
- Я двадцать с копейками лет служу этой с$@ке, я столкнул наркотой в Бездну больше людей, чем схватила магов Сфера в лучшие годы. А то не понятна ее шутка с моим существованием вообще?! И все это время все шло гладко, пока Ом не притащил тебя. Ну не забаааавно ли?! Больная молодежь с мозгами набекрень.
Он подлетел к Кириллу, зло смотря на него.
- Больше всего на свете я не хотел привязываться к кому-то, а меня привязали к тебе, как собаку охранять, а то дитачка отьедет, ну не смех ли?!
Он протянул руку, мечтая придушить его, но осекся, зло рассматривая русского.
- И я Уже чувствую как хреново стучит твое долбанное сердце и с какого-то бока меня это еще и заботит, я Со-Чувст-Вую. Поганый обмен, русский и да, я подохну, если умрешь ты и наоборот. Когда я тебя чуть не задушил это было очень показательно.
Его злила эта физическая зависимость. Но вот еще на сочувствие он был совсем несогласен, да только что-то внутри начинало воспринимать Кирилла как часть него самого. Его было жалко! Какого черта в его голове эта грусть по уничтоженной молодости того, кого он даже не знает?! Единственным существом, из-за которого переживал Фоу был лишь сам де Труа. Круг замкнулся, Бездна в его голове хохотала, разломав самую совершенную на взгляд француза защиту от всего человеческого, всего, что делает слабым.
- Поживешь пару дней у меня - буркнул он, снова падая в кресло. - Пока я не свыкнусь с мыслью, что мне есть до тебя дело, а ты восстановишься после своего приступа...
Ему настолько все равно, что он мечется и орет, как раненная в жопу лань.
Ему настолько плевать, что он пинает стену, вырывает капельницу - Кирилл зачарованно смотрит, как игла вышла из вены, как надувается сине-черная гематома на сгибе локтя.
Ему настолько начхать, что он бешено вращает глазами и готов придушить Достоевского. Игла выходит из кожи, и кровь быстрыми толчками льется по руке Фоу, пачкая его больничный халат. Перфоманс с битьем стекла поднимает давление француза, кровь капает на белые тапочки с пушистой заячьей пупочкой.
- Зайчика-то за что... - стонет Кирилл, вжимая голову в плечи. Рука Фоу тянется к его шее. На седативных он не чувствует ни волнения, ни страха, но истерика француза вызывала в нем отклик.
Строю солдат нельзя маршировать нога в ногу по шаткому мосту...
Иначе частота колебаний моста может совпасть с частотой шагов, и возникнет резонанс, который разрушит мост и похоронит всех по нему идущих.
- Так не охраняй! - шипит Достоевский, комкая пальцами простынь. - Я, можно подумать, мечтал найти себе престарелого французского сутенера, ночи, сука, не спал, ждал и верил!
Его обдает волнами жара - и это только отголоски чувств господина "я-ничего-не-чувствую" Фоу! Сердце бьется где-то в горле.
- Ты просто пиздец. Ты отвратителен. Ты заварил эту кашу и ноешь, как сучка, - он облизывает пересохшие губы. - Хочешь отвязаться, псина - так я тебя за яйца не держу, пошел вон на все четыре стороны.
Достоевский шумно выдохнул, рассматривая залитую кровью руку Фоу. Он что, правда не чувствует? Перед глазами цвели маки.
- "Ах, меня связали с русским, меня будут иметь в жопу медведи и бить по голове балалайкой, а matreshki вообще отбитые!" - издевательским тоном передразнил он француза. - Не делай мне одолжений, не хочу я ехать в твой ебучий притон. Раскошелился на бесполезную хуйню, - Кир ткнул большим пальцем себе в грудь, - Молодец, но это твоя инициатива, а я пойду домой, как только все закончится.
Вата в голове. Кир натянул одеяло до самых глаз и зажмурился, справляясь с головокружением.
Этот ебобо не чувствует, что теряет кровь. И Достоевскому был бы безразличен сей факт, если бы не одно "но": кровь француз тратил не только свою.
Может, стоит приглядеть за ним?
- Заткни течь, - пробубнил он из-под одеяла. - Я побуду в твоем борделе пару дней, но если ты будешь плохо себя вести, я воткну себе в глаз карандаш. Понял?
Достоевский невыносим. Наглый, громкий, бесполезный русский пес, который загонет его в могилу. Фоу раздраженно смотрит на него, переводит взгляд на свою руку и удивленно смотрит на кровь. Надо же, совсем не заметил. Чертыхнуашись, он снова падает в кресло, жмет кнопку вызова и смиренно позволяет врачу опутать его бинтами, махнув рукой на попытки задать лишние вопросы. Врач больше не открывает рта, а Фоу прикусывает губу, рассматривая русского. Кхм, он тоже был когда-то таким же отбитым и злым. Впрочем, ему не от кого было прятаться под одеялом... Стоп, это что, жалость?! В синих глазах вспыхивает гнев и он откидывается в кресле, пытаясь успокоится и расслабится.
- Ха. А мы стоим друг друга, если так посмотреть. И да, я тот еще урод и ничего не собираюсь с этим делать. Ты с собой тоже, так что нужно смириться. Черт, сейчас бы гонконгского чаю.
...сваренного Омом. Этот таец превносил в его жизнь где надо внезапность и порядок. Фоу посмеивается еад брошенными словами русского и хмыкает.
- Как ты жив еще с таким характером...
Надо попросить тайца их забрать. Что ж, его слова сбываются. Без особого желания они привыкнут друг к другу. Фоу косится на Достоевского.
- Впервые вижу, чтобы кто-то так сопротивлялся не откинуть коньки, русский.
Вы здесь » To The West of London » Завершённое » [16.02.2018] You can't fix this
