Когда он садился в машину, он всё ещё был трезв - по крайней мере, хотел себе таковым казаться. Уверял себя в том, что покидает вечеринку, потому что слишком стар для этого дерьма, потому что музыка слишком громкая, потому что он собирался выйти обратно на работу второго числа, потому что нужно было проведать подростка, который привёл в дом банду друзей, чтобы убедиться, что дом ещё на месте. Скомканно прощался, держался ровно, щедро жал руки даже тем, с кем старался не пересекаться весь год. Знал, что не поедет домой.
Кромвель устроил голову на руле, сложив руки, и плотно зажмурился, ожидая, пока мир перестанет качаться. Если верить часам на запястье с расплывающимся циферблатом, было около часа ночи: точнее сказать было сложно, потому что минутная стрелка каждый раз останавливалась на разных цифрах. Уставшие глаза резало от линз. Нашарив бутылку воды в бардачке, он плеснул немного на ладонь, оставляя серию капель на коленях, и капнул в каждый глаз по очереди, удерживая пальцами веки и глядя в потолок. Смогнув, понял, что упустил обе смятых мягких линзы куда-то себе под ноги. Резь в покрасневших глазах притупилась, а мир вокруг превратился в наплывающие друг на друга цветные пятна. Кромвель завёл машину, и почти вслепую выехал на непривычно загруженную для такого времени суток дорогу. Он различал цвета светофора, определял движущиеся объекты. Всё было нормально.

Это не было признанием в любви, или ещё чем. Это было ошибкой, и только ей.
Жёлтый переключился на красный уже после того, как он проехал под светофором, а значит, формально, не считается.
Выбраться из перекрытого центра было сложно, но он давно выучил все полицейские посты, объезжая их обходными путями.
Он же не собирается жить со Стриклендом долго и счастливо, а значит, формально не считается.

Пропуская толпу празднующих пешеходов, засыпающих проезжую часть конфетти, достал телефон, с трудом фокусируя взгляд на ярком экране. Смска от Эвис в полночь: "с Новым Годом! Не пей слишком много".
В половину первого: "ВОЗМОЖНО, мы устроили пожар на кухне".
В тридцать одну: "ШУТКА! Мы празднуем, но Кевина только что забрала мама, потому что у него комендантский час. Бедолага".
В сорок пять: "мы заказали ещё пиццу, на тебя брать?"
В час десять: "в общем, как вернёшься, в холодильнике пицца с грибами и беконом, но не съедай всю!"
Адам вздрогнул от того, что позади него кто-то яростно стукнул кулаком по клаксону, чтобы поднять взгляд и обнаружить, что толпа давно миновала. Проехав дальше, он пропустил нужный поворот, и ещё десять минут кружил по узким улицам в попытках выбраться в Кенгсинтон, и дальше на запад.

Припарковавшись у дома Крайста, вышел из машины. Сбросил сообщение Эвис с обещанием нагрянуть с проверкой, выронил выскользнувший из пальцев телефон, чертыхнулся, наклоняясь, едва не потерял равновесие. Оглядев новую трещину, по диагонали рассёкшую зашитный экран, с третьей попытки убрал телефон в карман. Потерев переносицу, закрыл машину, и поднял глаза: в квартире Крайста горел свет. Было бы странно, будь иначе, наверняка он собрал у себя дома старушек из ближайшего дома престарелых на Синнамон роуд (были прецеденты), или общество защиты домаших животных, или тех, кто сидит на телефоне горячей линии самоубийц. С кем бы он сейчас ни праздновал, Кромвель чувствовал, что он не впишется, но ему было всё равно. Добравшись до двери, он нажал кнопку звонка, привалившись боком к стене.

Сначала, как и положено, было шампанское. Уже после того, как Коди Стрикленд сказал "нет", - Кромвель уже сейчас плохо помнил, что именно он сказал, но ключевым было это "нет", - он опрокинул в себя четверть бутылки коньяка, чтобы унять свербящее чувство тревожной напряжённости где-то в желудке, подошёл было к Коди ещё раз, развернулся, и добавил ещё четверть. Алкоголь подействовал не сразу, постепенно разгоняясь с кровью по всему телу. Он пил больше, и был трезвей. Но в те разы не было так.. больно.

Адам удерживал себя в сидячем положении, хватаясь за подлокотники дивана, безропотно позволяя раздевать себя, - потому что он вломился в квартиру в верхней одежде, - глядя плавающим взглядом куда-то поверх русой макушки Эвана. Он держал себя в руках, пока ехал, потому что это было жизненной необходимостью; будучи пьяным, имел свойство казаться почти трезвым на людях, но в хлам расклеивался, оставаясь наедине с самим собой, потому что его никто больше не мог видеть. Перед Эваном не было необходимости притворяться так же убедительно, как и перед другими. Перед Эваном можно было позволить себе выглядеть пьяным и подавленным.

Он наклонился вперёд, покачнувшись, упёрся локтями в колени, сжимая голову в руках, и чувствуя, как в висках бухает кровь. Неловко отстранив Эвана, стянул второй ботинок сам, - смешные рождественские носки со снежинками, подарок Эвис, - и протянул руку вперёд, почти вслепую мазнув по щеке пальцами. Прижал ладонь целиком, глядя в лицо.
- Нет.
В его голове это было сказано голосом Коди Стрикленда: мягко, сочувствующе, деликатно. На деле он выдохнул "нет" обычным жестом отрицания. Нет, не на такси.
- Ты один?
Квартира молчала зажжёнными торшерами. Если это вечеринка, то очень тихая.
- Прости, я... - Адам потёр глаза, откидываясь на спинку дивана, почти упираясь затылком в стену. Мир продолжал плавать, и единственной реальной точкой опоры в нём сейчас был встревоженно смотрящий на него Эван. Кромвель прикрыл глаза. - Это не входило в новогодние планы. - Он говорил так чётко, словно в нём не плескалась бутылка коньяка. - Ни в мои, ни в твои.

Забота, которой окружал его Эван, была уникальной. Невесомой и незаметной, как обережная магия, только этот оберег имел имя, и не был неодушевлённым предметом. У него были мысли, чувства, собственный дар Слова, который он разбрасывал направо и налево, казалось, совершенно забывая о том, что ничьи запасы сил не безграничны.
С ним рядом было спокойней. Не было той бури эмоций, которую Кромвель привычно прятал за распространяющейся на всех доброжелательной вежливостью, которую вызывал.. - он мысленно оборвал сам себя, - ...не было, но вместо этого было что-то другое.
Этот парень готов был взвалить на себя кресты каждого.

Он повернулся к Эвану лицом, позволяя держать себя за руку. Правой провёл по его бедру вверх от колена, на поясницу, поверх нелепого свитера, притягивая ближе к себе, одновременно с этим движением подаваясь вперёд всем телом, сокращая расстояние между ними. Скользнул ладонью по спине, по шее, мягко надавливая; наклонился, шепча в шею, задевая кожу губами:
- Я в порядке.
Запустив пальцы в волосы, натянул, вынуждая запрокинуть голову, пьяно и жадно целуя горло, поднимаясь вверх, под челюстью, по подбородку, сцеловывая с шеи знакомый запах цитрусовых. По-прежнему не высвобождая левую руку, замер в миллиметрах от губ.
- Но я пьян.
Это выдавала плохая координация и ощутимые пары коньяка. И чистосердечное признание. Он сглотнул, и наклонился ещё немного ниже.
- Отправь меня спать. На диван в гостиной, - выдохнул уже в губы, не разжимая пальцы. - Я уйду утром.

Эта констатация неприятного факта, озвученного Эваном в ответ, дошла до него гораздо чётче, чем когда он признался себе - и ему - в ней сам. Он действительно был слишком пьян, с той лишь разницей, что он хотел быть пьяным, и использовал это как отговорку. Специально доводил себя до такого состояния, когда за свои действия будет отвечать кто-то другой, и взваливал эту ответственность на того, кто обычно покорно её принимал. Невольно пользовался Эваном Крайстом, потому что иначе было никак. Но терпеть его пьяные приставания было чересчур даже для него. Тем более для него.
Выпустив его волосы, Адам послушно отстранился, и полулёг, устраивая голову на подлокотнике, сглатывая и закрывая глаза.
- Хочу.
Не стал уточнять, чего именно: избавления от гудящей головы, Эвана, или чего-то ещё. Нашарил руку Эвана и сжал пальцы, погладив подушечкой большого пальца тыльную сторону ладони.
- Но не смей использовать магию.

- Нет, чёрт, нет... - Кромвель крепко сжал зубы, неловко переворачиваясь на бок, но не выпуская руку Эвана. - Ты не...
Эван говорил эту фразу раньше. "Я люблю тебя". Она била по Адаму сильнее, чем он был готов признать и показать: тяжёлая, неповоротливая, её невозможно было просто выбросить из головы, если она прозвучала хоть раз.

"Я люблю тебя", и он видит Лауру последний раз во время штурма дома в Риме.
"Я люблю тебя", и пятилетняя Эвис держит его за руку.
"Я люблю тебя", и Коди растерянно и сочувствующе улыбается в ответ.

"Ты не должен меня любить."
Замер на половине фразы, оборвав сам себя, закрыл рот, выдохнул, и сел, пошатнувшись. Оттолкнулся ладонями от мягко спружинившей обивки, поднялся на ноги, в предупредительном жесте "я-в-порядке" выставив в сторону ладонь. Обернулся через плечо на Эвана, скользнув по его лицу ощутимо нетрезвым взглядом, в котором читался сразу ворох эмоций, и не в последнюю очередь посыл "раздевайся".
- Мне всё же надо в душ.

Он нарочно не закрыл дверь, даже не сподобившись прикрыть её, зная, что Эван всё равно последует за ним, проконтролировать, проследить, позаботиться о том, чтобы Кромвель вышел из неравной схватки с душем живым. Повернувшись лицом к зеркалу, Адам принялся медленно выталкивать маленькие непослушные пуговицы из петель, следя за собственными пальцами в отражении. Стальные кольца коротко поблёскивали в свете ламп. Он сбросил рубашку, повисшую на локтях, разводя её полы в стороны и почти на автомате касаясь груди в тех местах, в которые почти пятьдесят лет назад вошли две пули. Одна пробила лёгкое, вторая замерла в сантиметрах от сердца; формально куски свинца должны были по-прежнему оставаться в его теле, потому что единственным врачом, прикасавшимся к нему после выстрелов, была Бездна, но рентгены не показывали ничего.
Иногда ему казалось, что он всё же умер в семьдесят первом, и всё, что окружает его теперь - его личный ад.

Тёмно-синяя рубашка упала на пол, обнажая руки с татуировками от плечей до кистей. Носки со снежинками отправились к рубашке; Кромвель звякнул пряжкой ремня, расстёгивая брюки. Всё - словно заторможенно, осторожно, словно разминировал бомбу, потому что не был уверен в своих движениях. Оставив бельё к груде одежды, шагнул под душ, включая воду, и позволяя струям воды бить по макушке. Мокрые волосы липли ко лбу: Кромвель поднял лицо, подставляя его еле тёплым струям воды, той странной температуре, которая была недостаточно холодной, чтобы выскочить из душа сразу, но и недостаточно тёплой, чтобы стоять под ним долго.

Кромвель подвинулся в сторону, упираясь плечом в кафельную стену, давая себе дополнительную опору, и позволяя Эвану произвольно регулировать температуру воды, оставляя этот жест, приемлемый максимум для малолетних детей, не способных самостоятельно принять душ, без комментариев. Он даже чуть улыбнулся, тут же стирая эту улыбку ладонью, глядя, как Эван сражается со сместиелем, жертвуя свитером.
- Когда ты говоришь, что любишь меня... - он прижался к стене лопатками, шумно выдыхая, отступив из-под струй воды, бьющих по полу ванны. - Что ты имеешь в виду?
Чем длиннее были предложения, тем сложнее было делать вид, что он способен их проговорить, не спотыкаясь. Поэтому он спотыкался.
- Ты знаешь про это, - поднятые ладони демонстрировали весь стандартный ассортимент колец, поддерживающий в нём жизнь. - И знаешь, что я живу уже слишком долго. Знаешь про наличие в моей жизни Эвис, и что она всегда будет на первом месте. Знаешь, что я уже очень давно занимаюсь глубоко нелегальными делами, и это идёт вразрез со всеми твоими убеждениями, но... но всё равно... - Кромвель медленно опустил руки. - Я не понимаю, за что. Как. Зачем. До сих пор не понимаю, как это работает, никогда не понимал.
"Я люблю тебя" голосом Эвана и сказанное сейчас выбило его из колеи слишком сильно, чтобы молчать.
- Я не самый лучший.. объект любви. Я знаю, что ты считаешь по-другому, я просто..
Подавшись вперёд, сквозь водную преграду, он привлёк Эвана к себе, обвивая руками, прижимаясь мокрым телом, пользуясь тем, что свитер всё равно уже намочен и снят. Провёл ладонями по спине, размазывая капли воды по коже, огладил пальцами татуировку-роспись. Та ещё метка, говорящая о том, что он, Кромвель, принимает эту жертву, и забирает себе; жертва жаждала отдаться сама, без остатка, и где-то в груди шевелилось странное мутное чувство.
Он обнимал тяжело, почти заваливаясь на Эвана всем весом, потому что постоянно удерживать равновесие без опоры было сложно. Вода не успела перебить запах алкоголя, и коньячный дух должен был раздражать в такой непосредственной близости. Тёплые струи хлестали по спине, пока Адам стоял, наклонившись вперёд, и отдавая себе полный отчёт в том, что если Эван сейчас отстранится, он не устоит на ногах.

- Пойдём.
Он неловко выбрался из ванной, ещё пару раз повиснув на Эване в процессе. Вода помогла, несильно, но помогла, смывая с него всё то, что он не хотел тащить с собой дальше. В новый год. В год, в котором ему формально тридцать девять. На деле он жил уже лет на сорок дольше, чем надо.

Оставив Эвана воевать со своенравным смесителем, Адам стянул полотенце с полки, вытираясь, в этот раз глядя в зеркало для того, чтобы увидеть там куски мелькающего отражения Эвана. Следил за тем, как он поправляет выбивающиеся из-за уха прядки, как складывает брошенную Кромвелем на пол одежду, как старательно не смотрит на него самого. "Я люблю тебя за тебя".
Провёл больше времени, чем нужно, вытирая волосы, чтобы хотя бы подушка не была влажной. Всё равно с задачей вытирания насухо он не справится.
Откровенно криво сложив мокрое полотенце на углу раковины, Адам дошёл до спальни, почти не касаясь стен рукой для равновесия. Стены почти не пытались не оказаться под него пальцами в ответ, в последний момент меняясь, прогибаясь, и возникая там, где их не было. Нашарив дверную ручку, толкнул дверь в спальню, в которой он был слишком часто, чтобы не найти туда дорогу даже будучи очень пьяным.
После яркого света коридора и ванной, от которого он пытался спастись, закрывая глаза, - но тогда мир начинал вращаться ещё яростней, - темнота спальни была спасительной. Сделав несколько шагов к кровати, он тяжело опустился на самый край: переставший находиться в напряжении и получивший команду "расслабься" организм так и сделал, и Кромвель со сдавленным стоном откинулся на спину, закидывая руки за голову и глядя в потолок.

Адам почти отключился, пока Эван где-то ходил, оставляя его наедине с собственными пьяными мыслями. Не прислушивался к ним, не развивал ни одну, оставляя виться пассивным змеиным клубком где-то на грани сознания, слишком опасным и ядовитым, чтобы пытаться распутать его сейчас. После монолога в ванной не думал, и не говорил. Оказавшись укутанным в кокон из одеял, почти отключился снова. Был выдернут из подступившего было поверхностного забытья его голосом.

"Обними меня."

- Эвис... чёрт. Да, - пробормотал, с трудом собирая слова в предложения. - Надо ей позвонить. Я оставил телефон в машине.. ключи в кармане.. - готов был сказать "я сейчас схожу", здраво рассудил, что не сходит. - Ты не мог бы?..

Кромвель поворочался в одеялах, старательно игнорируя плавающие цветные круги перед глазами, и двоящиеся очертания предметов; единственным остававшимся более-менее чётким, был сидящий на краю кровати Эван. Подавшись вперёд в своём гусенично-одеяльном обличье, прижался щекой к его бедру в каком-то нелепом и неловком жесте попытки показать свою благодарность, которую было слишком сложно облечь в слова в его нынешнем состоянии. Касался щекой ткани штанов, почти уткнувшись носом, и старался медленно глубоко дышать. Выдавил бы "спасибо", если бы мог. Много что сказал бы, если бы мог.
Высвобождать руки из плена одеяла не хотелось: он действительно согрелся, брошенный из тепла в холод, и снова в тепло. Мог только лежать, перевернувшись на бок, держа руки у груди, и отчаянно стараться не заснуть снова, потому что Эвис.
Каэется, он окончательно вырубился, когда Эван поднялся с кровати.

Ему снова снился Истборн. Белые осыпающиеся утёсы под самыми носками ботинок; если подступиться ещё ближе к краю, он точно не удержится, и голова кружится так сильно, что нельзя точно сказать, где заканчивается жухлая трава, и начинается обрыв, потому что всё плывёт и меняется местами.
Здесь всё было таким же, как и раньше.
Примятая трава самого конца лета, бледно-зелёная, охрая, почти сереющая, теряющая краски. Десятки крестов, торчащих на вершине одного из утёсов. Старый заброшенный маяк ближе к северу.
Обернувшись назад, Адам понял, что тот низкий деревянный забор, который отделял вытоптанную тропинку на расстоянии нескольких метров от края от неминуемой гибели, и который он помнил по тому трусливому побегу на юг много лет назад, исчез. Помнил, потому что тогда перелез через него, оставляя занозы в ладонях, и точно так же стоял на краю, глядя на то, как волны внизу подтачивают утёс, встречаясь с ним снова и снова, и не думал ни о чём. Тогда забор служил преградой, выбором, который нужно было сделать.
Сон не оставлял ему этого выбора.
Здесь, наверху, было ветрено. Кромвель качнулся на каблуках, и подтёршийся временем маленький кусок утёса пополз вниз из-под ног, почти лишая его равновесия. Несколько раз перевернувшись, падая с высоты, разбился о камни внизу, и был смыт волнами.
От одного взгляда вниз начинает мутить; чтобы не смотреть вниз, он смотрит вверх. И делает шаг вперёд, всё так же глядя вверх.

Судорожно втянув воздух, Адам резко сел на постели, часто мелко дыша, и ощущая, как бешено колотится до сих пор бьющееся сердце. Чьи-то тёплые ладони мазнули по груди, когда он невольно вырвался из чужих объятий: опустив глаза, обнаружил рядом Эвана. Где-то в этот момент его тело должно было разбиться о камни у подножия истборнских обрывов; прижав ладонь к губам, Кромвель быстро склонился над краем кровати, закашлявшись, и подтягивая нетвёрдыми руками оказавшееся рядом ведро ближе, на случай, если его всё-таки вывернет. Убедившись, что нет, и уняв дрожь в пальцах, отодвинул ведро и сел, по-прежнему держа ладонь у рта. "Это просто сон".
- Calma, - выдохнул одними пересохшими губами, сглатывая, чувствуя, как горло раздирает похмельное обезвоживание. - Calma, codardo.

Обнимая Эвана в ответ свободной рукой, потянулся к кружке, и осушил её в несколько глотков, изначально ожидая почувствовать противно-кислый привкус расвторённой таблетки аспирина, но тот пряный запах, впитавшийся в комнату за те несколько часов, что оставались от ночи, принадлежал жидкости в кружке. Эванское антипохмельное имело откровенно алхимические свойства, и сильные: Адам ещё даже не успел поставить кружку обратно, а стальные тиски, сжимающие голову, растворились в воздухе без малейшего напоминания о себе. Горло перестало царапать чем-то сухим и имеющим привкус песка: его похмелье, казалось, тяжелеющее с каждым разом, никогда не проходило так легко и бесследно, обычно требовалось по крайней мере десять-пятнадцать минут, как и от обычных таблеток. Он вздохнул снова, на этот раз куда более свободно и успокоенно.
Отставив кружку и обернувшись к Эвану, Кромвель обнял его и второй рукой, притягивая к себе, и удерживая так около минуты. Отстранившись, сжал его лицо в ладонях, заглядывая в глаза.
- Ты не спал.
Это было видно по покрасневшим усталым глазам, смотревших на него с такой смесью нежности, заботы и волнения, что Адам почти не мог смотреть в ответ, по залёгшим под ними теням, по тому, что он чувствовал вымотанность во всём Эване, в том, как он его обнимал и гладил, успокаивая. Проведя большими пальцами по щекам, обнял снова.
- Я в порядке. Теперь точно в порядке. А ты иди спать, - помедлив, добавил. - Я побуду с тобой.
Ненавидел "утро после". Особенно если это было утро после того как он пьяным вломился в чужой дон и вынудил провести бессонную ночь в заботах о себе. Гораздо проще было бы остаться на вечеринке, больше пить, терпеть, улыбаться, пережить это маленькое поражение с гораздо большим достоинством, чем он пережил его в итоге. Чёртов трус. Адам сильнее сжал Эвана в объятиях.
- Ты уже выполнил свою долю заботы. Спасибо, - выдохнул на ухо, наклоняя голову. - А теперь ложись, или я привяжу тебя к кровати.

Адам подался вперёд, наваливаясь на Эвана всем весом, и вжимая его обратно в кровать. Перехватил обе его руки, заводя их ему за голову, и парой Слов стянул беззащитно подставленные запястья невидимыми, но крепкими верёвками, удерживающими руки у изголовья. Скользнув взглядом по лицу, накрыл губы губами.
Он провёл ладонями по открытому доступному телу, лаская, по груди вниз, по животу и бокам, на бёдра. Пропустил ладонь под поясницу, касался губами груди,у ключиц, легко целуя плечи, оглаживая заведённые вверх руки. Мягко поддев подбоордок, сжал пальцами, и прижался к губам снова, шепча в них заклинания: Эвану действительно стоило поспать, иначе Кромвель рисковал получить отключившегося от накопившейся за бессонную ночь усталости мага в процессе.
- Спи. Я никуда не денусь, - Адам с трудом сдерживался, чтобы не начать целовать его так же жарко, как когда он только пришёл, с откровенным намерением остаться здесь, в его постели. Не останется сейчас, но вернётся позже. Он провёл ладонью по бедру Эвана, и отстранился - обязательно вернётся. - Il sonno si riprende, - составлял заклинания почти шёпотом, чуть повышая голос, когда обращался к связанной жертве. - Спи, Эван. 
Лёгкие, ненавязчивые чары, призванные удержать его в кровати ещё по меньшей мере на шесть-восемь часов, погрузив в достаточно глубокий сон, чтобы организм смог восстановиться. Почти целительская магия, оплетающая в тесный кокон, и вытесняющая из головы все мысли - на время. Кромвель вытянулся рядом, ослабляя давление магических верёвок на запястья - он развяжет их окончательно, едва чёртов упрямец перестанет сопротивляться, и позволит себе отдохнуть.